глава 1


«К нам едет Мастер!» — объявил однажды после класса мой учитель йоги Доусон. Он сказал это с таким же благоговением, как если бы сам Христос воскрес из мёртвых и ехал к нам в гости в город Тусон, штат Аризона. Доусон имел в виду своего учителя, Йоги Бхаджана, мастера Кундалини йоги и, предположительно, просветлённого Йога. Его суровое лицо смотрело с “картины для медитаций” на алтаре в зале для йоги. Доусон был так взволнован, что едва мог сдерживать себя. Для него это было что-то вроде визита Папы Римского.

Мне же было любопытно. Конечно, я хотел его увидеть. В конце концов, это был человек, принесший из Индии тот тип йоги, которым я занимался. Кроме того, он был просветлённым йогом. Ну, по крайней мере, Доусон настаивал на этом, и это стоило проверить. Кто знает, может быть, я даже смогу чему-то научиться.
Если этот йог окажется очень крутым, он может стать для меня гуру или чем-то в этом роде.

В феврале 1970 года мне было восемнадцать лет, и я был новичком. Моё участие в йога классах Доусона было в такой же степени мотивировано искренним желанием понять моё Истинное Я, как и тем фактом, что в классе было много симпатичных женщин. Я ничего не знал о духовной жизни и ещё меньше — о духовном учителе. Тот факт, что я находился в непосредственной близости от столкновения лоб в лоб с моим будущим, был также далёк от моего ума, как и от Луны.

В ожидании предстоящего визита Йога самый большой вопрос для меня был в том, встретить его под кайфом или нет. Сегодня этот выбор кажется совершенно абсурдным. Должно быть, я был сумасшедшим, если даже думал об этом. Но тогда мои самые глубокие инсайты были вызваны воздействием химических препаратов. Я действительно думал, что наркотики позволили бы мне по-настоящему увидеть, что собой представляет этот йог. Оглядываясь назад, это моё так называемое сознательное решение было примерно таким же глупым, как решение переодеться в нацистскую форму перед встречей с раввином. Самое печальное было в том, что одна задумка, которую я хотел осуществить — лучше увидеть Йога — полностью провалилась. Я пропустил его полностью. Но он, конечно, не пропустил меня.

“Да, да, давай, заходи!” — крикнул он, когда я ввалился в класс — опоздавший, обкуренный, но возбуждённый предстоящим знакомством с просветлённым человеком. Я ожидал увидеть прекрасного йогина с блеском в глазах и нектаром слов, текущим из его уст. Я хотел, чтобы он был моим другом, который помог бы мне ориентироваться в океане жизни с улыбкой, с глубоким пониманием того, кем я был, и оценивающим по достоинству моё желание расти. Самое главное, я искал учителя, который откроет мне тайны Высшего сознания, поддерживая при этом моё хрупкое эго. Ах, наивность непосвящённых!

Когда мои глаза привыкли к мягкому свету свечей, и я преодолел свой путь через переполненный зал, я кинул взгляд на йога в поисках искры узнавания, каких-то намёков на того сострадательного наставника, который смог бы стать моим гидом. Он посмотрел на меня и буркнул: “Торопись! Давай, садись!” Боже, он был груб, нетерпелив и ужасно властен. Его взгляд был определённо страшен.

Да, я был хиппи. Многие из первых учеников Йога были хиппи — дети контр культуры и заядлые наркоманы. Мы были те, кто ходили в большом количестве на его ранние классы йоги: с расшатанной нервной системой, увязшие в контр культуре секса, наркотиков и рок-н-ролла. Те, кто отвергал войну спекулятивной, материалистический, волчьей доминирующей культуры, но не мог противопоставить ей взамен ничего реального или положительного. У нас было искреннее желание познать жизнь истинную, полную смысла, красивую и наполненную любовью. Но образ жизни хиппи вместо этого вёл к смерти, депрессии или арестам. Наши души кричали о помощи. Он видел, понимал и знал, что нужно делать. У него были техники, он мог увидеть потенциал, и он никогда не колебался. Он открыто учил Кундалини йоге.

Сегодня Кундалини йога есть везде. Она очень популярна, и опыт Кундалини обсуждается даже на дневных ток-шоу на телевидении. Но в 1970 году это было табу. Кундалини йога таинственно упоминалась в духовных писаниях как “тайное учение” или была зашифрована в виде символов и метафор вроде “змеиной силы”. Никто на самом деле не учил этому. Не без причин, это был запрещено. На протяжении тысяч лет йогической традиции знание держалось в секрете, шёпотом передавалось из уст гуру в уши самых достойных его учеников. Существовало даже проклятие. Тот, кто нарушит тайну Кундалини йоги и будет учить ей открыто, умрёт в течение года.

Эти традиции, табу и проклятие легли тяжёлым бременем на Йога, когда он увидел своих первых учеников в Лос-Анджелесе в 1969 году. Они нуждались в Кундалини йоге. Всё остальное было бы обманом. С полным осознанием последствий и убеждением, что он умрёт в течение года, он учил Кундалини йоге свободно и открыто всех, кто хотел учиться. Он нарушил табу. Он полагал, что в течение одного года сможет передать основы учения, повысить сознание поколения контр культуры, вытащить из наркотической зависимости и установить на пути к здоровой, счастливой и благословенной жизни. Преимущества перевешивали недостатки, даже если это означало бы его смерть.

Через год после того, как он начал преподавать, ему стал очень плохо. Он встретил перспективу смерти мужественно, в глубоком медитативном состоянии и готовностью встречи с финалом жизни. Йог преодолел привязанность к Земле и был готов встретиться с Бесконечным. Его ученики, однако, были не так готовы его отпустить. Мы начали петь мантры для исцеления нон-стопом. В ашрамах и йога центрах по всему миру малые и большие группы собирались, молились, ели вместе и пели Эк Онг Кар Сат Нам Сири Вахэ Гуру. Мы бы не отпустили его. К концу своей жизни он утверждал, что его время на этой Земле было завершено в тот день в 1970 году. Он должен был умереть. Это была наша молитва, которая не отпустила его, и это наши молитвы поддерживали его через всю его жизнь. Он никогда не просил ничего ни от кого, кроме простого “Молитесь за меня”.

Неудивительно, что именно традиционные йоги из Индии были наиболее расстроены его решением открыто преподавать Кундалини йогу. Они высмеивали его, назвали его предателем и говорили о нём в самых пренебрежительных выражениях. Йоги Бхаджан шутил о них: «Эти так называемые йоги, – смеялся он, – для них это бизнес. Они хотят власти и контроля. Кундалини йога даёт силу, и контроль тому, кто её практикует. Кундалини йога даёт ощущение реальности. Нет нужды в посреднике. Эти йоги останутся без работы. Неудивительно, что они не любят меня за то, что я учу этому»

Тем временем, возвращаясь к моей истории в Тусоне, единственное свободное место в зале было на полу перед возвышением, на котором сидел учитель. Он был настолько близко, что я мог почувствовать его запах. Плюхнувшись на пол прямо перед ним, я был охвачен богатым ароматом сандалового дерева. К сожалению, это, вероятно, так же означало, что он был достаточно близко, чтобы почувствовать мой запах. Ну вы понимаете сами, чем от меня воняло.
Сидя неудобно в тесном пространстве, я смотрел на него снизу вверх и безуспешно пытался разгадать его. Он был огромен. Большой белый тюрбан с аккуратными складками создавал идеальный треугольник лба. Его борода была угольно-чёрной, длинный прямой нос, густые брови и свирепые глаза. Этот парень не был смиренным и блаженным йогом. Он был одет в белую индийскую рубашку, плотно покрывавшую его выдающийся живот, и облегающие, узкие брюки. Как он мог заниматься йогой в этих штанах?

К тому времени я посещал наши местные классы по Кундалини йоге уже около месяца. Я стал более гибким и расслабленным, объём моих лёгких увеличился. Я мог поддерживать более сложные позы с некоторой долей изящества. Я также научился быть сосредоточенным на медитации дольше, чем один цикл дыхания. В общем, я думал, что скоро стану очень даже хорошим йогином. Йоги Бхаджану потребовалось около тридцати секунд, чтобы разбить это представление на куски.

“Перейдите в позу лотоса Кундалини!” — взревел он. Доусон показал положение с легкостью, балансируя на крестце, ноги прямые и широко расставлены на шестьдесят градусов, пальцы обхватывают большие пальцы ног, позвоночник прямой, полное расслабление.
«Дыхание Огня!» – пролаял Йог. Доусон держал позу, качая пупком в ритме дыхания Огня. При всей сложности позы, его лицо и тело выглядели расслабленными, как будто он находился в джакузи.
«Проще пареной репы», – подумал я и с трудом попытался повторить позу. Через двадцать секунд я потерял равновесие, завалившись на человека позади меня. Он также не смог удержать равновесие. Я представил себе, как весь класс как домино попадает вслед за нами.

«Продолжайте!» – прокричал Йог.
Хорошо, хорошо. Еще раз я попытался осилить позу. Ноги отказывались выпрямляться, я терял равновесие и ритм дыхания. Может быть, это продолжалось всего три минуты. Мне казалось, что это было вечностью.
«Вдох!», – всё вокруг стало вдруг совершенно неподвижным, лёгкие наполнены до предела, концентрация на Третьем глазе, напряжение, но при этом попытка оставаться расслабленными. В момент наибольшей интенсивности я услышал его шёпот. Что? Он разговаривает с кем-то! Я готов упасть в обморок, а он разговаривает с кем-то? Этот парень даже не беспокоится о том, чтобы сосредоточиться на проведении класса?
«Выдох!» – прогремел он. Слава богу, а то я уже был готов умереть.
«Вдох!» – о, да мы еще не закончили. Опять разговоры. Я старался не думать об этом и сосредоточиться на Третьем глазе.
«Выдохните! Расслабьтесь». Я почувствовал течение энергии вверх по позвоночнику. Это было довольно мощно. Хотя это могло быть просто облегчение после выхода из неудобной позы.
Это был не очень приятный для меня класс. Йог был больше похож на сержанта из ада, чем на блаженного учителя йоги. Он казался рассерженным, агрессивным, безумным и нетерпеливым. Казалось, что преподавать йогу кучке таких лузеров, как я, было последнее, чем бы он хотел заниматься. Конечно, я был под кайфом, прячась в химически индуцированной эйфории, надлежащим образом защищавшей моё хрупкое эго от любых трудностей. Неудивительно, что я всё пропустил. Неудивительно, что это был негативный опыт. Я думаю, он мог бы принести мне Бога на блюдечке с голубой каемочкой, а я бы и не заметил. Может быть, он и приносил.

На удивление он много говорил о наркотиках. Вполне возможно, я был не единственным в этом классе, кто находился под кайфом. «Кундалини йога и наркотики несовместимы», – сказал он решительно. «О, нет, – подумал я. – Он говорит со мной». Я посмотрел вверх, ожидая встретиться с его взглядом. Вместо этого он смотрел на группу поверх моей головы.
«О, я в экстазе», – изобразил он обкуренного хиппи с поразительной точностью. Голова покачивается вперед-назад, глаза закатаны вверх. «Да, вы в восторге, но у вас на сто долларов меньше, и вы дурак навсегда».
Мне не нравилось то, к чему он клонил. Я принял достаточно психоделиков за последние пару лет, чтобы у меня возникло привыкание. И никто и никогда не говорил мне о том, что я дурак.
Он продолжал. «Это нормально иногда болеть и разваливаться на части. С машинами это случается, чем люди лучше? Но проблема в том, ваши части не подлежат замене. Вы не можете пойти к механику, чтобы вас подлатали. Вы понимаете, о чем я говорю? Как только какая-то из ваших частей придёт в негодность — все, ваша песенка спета».
Я представил себе, как часть моего мозга уплывает в пустоту, и задавался вопросом, достаточно ли его осталось для моего спасения.

«Одна часть, которую вы потеряли в эти дни с наркотиками, называется импульсивная чувствительность…»
Что он сказал? Импульсивная чувствительность? Я изучал психологию. Не существует никакой импульсивной, или как там её, чувствительности. Он это придумал.
«Ваше поколение, поколение шестидесятых, вы потеряли её. Я вижу вашу трагедию. Я вижу, какой урон вы понесли. Вот почему я начал учить Кундалини йоге. Наркотики могут быть хороши для вас лишь какое-то время; это ваши деньги. Я не прошу вас бросить их, но имейте в виду, что вы никогда не станете вновь самими собой».
Как он может говорить такое? Конечно же, я не терял себя. Кем же я ещё могу быть, кроме как самим собой? Моя оборона работала на полную мощность. Всё, что он говорил, было слишком личным. Моё чрезмерно чувствительное эго отчаянно сопротивлялось, и я отказывался понимать.

«Но что такое наркотик? Когда вы принимаете любой препарат, который заставляет вас галлюцинировать, это означает, что клетки вашего мозга растягиваются и оказываются в тех зонах мозга, где их не должно быть. Таким образом, теряются шансы на развитие чувствительности и переживание бесконечности».
Я испытывал ощущение бесконечности. Я не был потерян.
«Люди принимают кислоту и кокаин и все эти наркотики, но хуже всего марихуана. Это худшее».
Ни в коем случае! Трава – это вообще мелочь. Это не должно даже рассматриваться как наркотик.
«Каждый наркотик обладает ограниченной функциональностью и выводится через мочу. Марихуана не выходит с мочой. На самом деле, марихуана – это трава, которая использовалась при болезнях желудка. Она вызывает онемение внутренних ран пищеварительной системы. Это то, для чего она предназначалась. В момент, когда вы затягиваетесь, она воздействует на ваш гипофиз и всё, вас нет. Она останавливает движение сыворотки крови в позвоночнике, и у вас уже никогда не будет серого вещества такого качества, какое было. Не имеет значения, что вы думаете о себе».

Это было уже слишком, и я просто выключил его. Я не хотел больше это слушать.
После занятий небольшая группа людей, окружавших его, задавала вопросы. Доусон и Билл были в центре деятельности. Два человека приехали с ним из Лос-Анджелеса. Немолодая дама, одетая в сари, с седой пышной причёской, слегка полная, а также гладко выбритый человек, который казался еще более потерянным, чем я. Позже я узнал, что это была Шакти Парва, первая ученица Йогиджи. Много лет спустя она пояснила, что тот мужчина был её сыном. Группа казалась довольно закрытой, и Йог не подавал вида, что он интересуется такими обдолбанными хиппи, как я. Кроме того, я услышал достаточно и просто хотел выбраться оттуда.

За пределами класса я начал обдумывать события этого очень странного дня. Причина, по которой я опоздал на класс, заключалась в том, что меня чуть не арестовали. До этого вечера за многие годы принятия наркотиков я ни разу не сталкивался с представителями закона. Мы с Энди ехали, покуривая, в моём маленьком Хиллмане. Мы не знали, что многозначительный дым из машины привлёк внимание местного отделения полиции. Нас остановили, и мне пришлось проглотить окурок. За 60 секунд 5 полицейских машин окружили наш автомобиль. Они, очевидно, думали, что у них на руках серьезный наркоторговец и организовали настоящую облаву. Нас попросили выйти из машины и занять позицию для обыска. Они не нашли ничего интересного в наших карманах. Пять минут спустя подъехал шестой автомобиль, на этот раз без опознавательных знаков. Офицер предъявил ордер на обыск.
Четыре офицера напали на мой маленький Хиллман. Они сняли двери, панели, заглянули в очищенные пепельницы, просмотрели содержимое бардачка, обследовали каждый уголок и закуток. Я видел только тёмно-синие зады офицеров, вынюхивающих и пытающиеся найти хоть что-нибудь, чтобы оправдать свои действия.

Я не волновался. На самом деле, я почувствовал облегчение, когда офицеры раздирали мою машину. Я знал, что они ничего не найдут. Два дня назад я убрался в машине. Я пропылесосил полы, почистил пепельницы и убрал мусор. Я выбросил улики, по меньшей мере, двухлетней давности. Содержимое мусорного ведра, в которые я бросил весь этот хлам, могло бы подставить меня на долгий срок. Тот факт, что я очистил свою машину за пару дней до облавы, можно было бы назвать простой удачей или совпадением. Так же как и то, что в тот вечер, когда меня чуть не арестовали, я встретил йогина, который кричал мне о вреде наркотиков. Что происходит? Было ли все это просто совпадением?

Вечером того же дня, когда я начал успокаиваться, и слова Йога потеряли часть своего эмоционального воздействия, все стало видеться гораздо яснее. Вселенная говорила со мной, но я был глух, и поэтому Бог должен был использовать сильные меры. Облава была выстрелом из лука. Я знал, что трава и наркотики не мой путь. Знал, что надо прекратить принимать их. Мой внутренний голос говорил мне это ясно в течение некоторого времени, но я не слушал. Тюрьма могла бы стать моей судьбой. Но так произошло, что я попал на классы йоги. На тот случай, если облава не была достаточно ясными намеком, я должен был сидеть в течение часа, слушая громкие выкрики Йога о том, чтобы я прекратил приём препаратов.

Хорошо, я думаю, что наконец-то понял. Пришло время собраться. Вселенная общалась со мной, если только я готов слушать. Я также знал, что если Вселенная будет вынуждена повторить мне всё это снова, то не факт, что мне удастся отделаться также легко.

Перейти к главе 2